Человек, находящийся в состоянии внутреннего раско­ла, есть несчастный человек. Он остается несчастным и тогда, если ему в жизни везет, если ему все удается и каж­дое желание его исполняется. То, что ему удается, не раду­ет его и не дает ему удовлетворения, ибо одна часть его существа не участвует в этом удовлетворении. Исполне­ние его желаний тоже не дает ему радости, потому что он и в самом желании своем остается расколотым и не способным к цельной радости. Никакое внешнее счастье не делает его счастливым, потому что он внутренне не­счастлив от своего распада. Никакой жизненный успех не дарует ему ни наслаждения, ни успокоения. У него не хватает внутреннего органа для того, чтобы быть счастли­вым. Этот внутренний орган называется гармонией, согла­сованной тотальностью (т. е. целокупностью) влечений и способностей, единением инстинкта и духа, согласием меж­ду верой и знанием.

Кто желает воспитать ребенка, тот должен пробудить и укрепить в нем духовность его инстинкта. Если дух в глубине бессознательного будет пробужден и если ин­стинкт будет обрадован и осчастливлен этим пробуждением, то в жизни ребенка совершится важнейшее событие и дитя справится со всеми затруднениями и соблазнами предстоящей жизни: ибо «ангел» будет бодрствовать в его душе и человек никогда не станет «волком». Но> если в детстве это не состоится, то впоследствии всякие уговоры, доказательства и кары могут оказаться бессильными, ибо инстинкт со всеми его влечениями, страстями и пристра­стиями не примет духа и не сроднится с ним: он не будет узнавать и признавать его, он будет видеть в нем врага и насильника, услышит одни запреты его и всегда будет готов восстать на него и осуществить свои желания. Это будет означать, что инстинкт утверждает в себе «вол­ка»; он знать не знает «ангела» и отвечает на его появле­ние недоверием, страхом и ненавистью:

Вся современная культура, «социалистическая» и «несоциалистичсская», потрясена в своих основаниях: ей грозит разложение и гибель. Это объясняется тем, что она создавалась и ныне по-прежнему строится с отстра­ненным и заглохшим, омертвевшим сердцем. Ее породил душевный акт неверного строения, и это вело и ныне ведет к самым тягостным, извращенным, трагическим послед­ствиям. Современное человечество, «христианское» и противо-христианское, должно понять и убедиться, что это есть ложный и обреченный путь, что культура без сердца есть не культура, а дурная «цивилизация», создающая гибельную технику и унизительную, мучительную жизнь.

Достоуважаемый коллега!
Не понимаю, чего Вы, собственно говоря, требуете от современного человечества?.. Чем дальше идет развитие культуры, тем напряженнее, тем интенсивнее она стано­вится. Культура есть вообще воплощение интенсивности: «многое» собирается и сосредоточивается (аккумуляция) и затем действует в формах концентраций (интенсив­ность). Это составляет самую сущность культуры. Имен­но бескультурность выражается в рассеянии, в рассредоточенности; и именно поэтому варварство есть явление распада, бесформенного множества, экстенсивности, вяло­го бессилия. Напротив, кто хочет творить культуру, тот должен собрать свои силы, научиться концентрации, вниманию, единению; он должен все взвешивать, вклады­вать в дело все свои силы и стойко держаться до конца. Без этого никакая культура невозможна. Но это и есть приговор для всякой наивности, непосредственности и бессознательности. Мысль и воля должны проснуться, сосредоточиться, подчинить себе воображение и создать необходимое. При чем тут так называемая «жизнь чув­ства», или, как еще говорят, «сердца»? Что она может дать? Она будет только отвлекать, уводить, мешать ум­ственной концентрации, ослаблять волевую энергию…

Вчера у меня был потерянный день. Это случилось как-то само собою, но вечером я почувствовал всем своим существом, что день этот для меня погиб.

Как только я проснулся, мною овладели заботы: выдви­нулись всевозможные жизненные затруднения, осложне­ния и прямые опасности, целое змеиное гнездо. Напрасно я пытался отделаться от него презрением или юмором; на­прасно корил себя за робость и пессимизм; напрасно искал спокойствия в молитве. Как будто давящий туман надвинулся на мою душу; узлы не распутывались, на­дежды гасли. Воображение рисовало надвигающиеся беды и унижения: когда жизнью овладевают черствые фана­тики, духовные идиоты, то надо готовиться ко всему. Го­речь и отвращение овладели мною. Сердце судорожно сжа­лось и ожесточилось. Надо было бороться. И так начался этот погибший день.

Человеческий дух не знает более действительного, бо­лее чистого утешения, чем молитва. Она несет человеку сразу очищение и укрепление, успокоение и радость, бла­гословение и целение. И тот, кто этого не испытал, пусть лучше не судит о молитве: ему самому предстоит еще до­биться этого утешения в борьбе и страдании. Тогда он почувствует, что приобщился новому источнику жизни и что в нем самом началось новое бытие, о котором он преж­де не имел даже представления.